- Валентин Михайлович, когда Вас призвали на войну?

- После окончания Урсалинской 8-летней школы Альметьевского района поехал я в гости к сестре, вышедшей замуж за сибиряка, в Красноярский край. И так мне там понравилось, что остался. В 16 лет окончил Енисейский педагогический техникум, получив Диплом учителя начальных классов. Год учительствовал в одном из глухих таежных поселков. Семиклассники были практически моими одногодками, только повыше и покрупнее меня. Поэтому, когда в октябре 1943 года я пришел на призывной пункт, очень боялся, что на фронт не возьмут: весом 49 кг, ростом 149 см. Но мне сказали, раз пришел, проходи комиссию. В результате председатель комиссии сделал заключение – Ничего, в автоматчики пойдешь!

Привезли нас в Красноярск и распределили меня в учебный артиллерийский дивизион, который размещался сначала в Ачинске, а потом в Канске, во взвод топовычислителей. Выучился я на топовычислителя, а это, считайте, уже готовый разведчик, готовый наводчик и топограф. Одним словом – интеллигенция артиллерии. А после уже послали на фронт.

- Где приняли боевое крещение?

- Попали мы в Псков. Как только поезд остановился, началась бомбежка. Те, кто успел выпрыгнуть из вагонов и нырнуть в лесок, остались живы. А большинство, к сожалению, там и полегло. До самого фронта было еще 200 км… И пошли мы пешком. Двигались только по ночам, днем отдыхали в лесу. Добрались до Тарту. Майор из артиллерийского полка, отвечающий за отбор и распределение прибывших, сначала скомандовал два шага вперед тем, кто покрупнее, потом – у кого есть 9-10 классов образования. Тогда шагнул вперед и я. Суждено мне было попасть в артиллерию, в знаменитую 33 стрелковую дивизию.

- А чем она знаменита?

- Она была сформирована в боевом 1918 году из частей Красной армии, которые сражались на Волге под руководством Михаила Васильевича Фрунзе. С 1922 года эта дивизия оказалась 3-ей ударной армией. Именно в ее составе я и оказался на Прибалтийском фронте. Освобождал Ригу, Даугавпилс и другие города. Когда вражеская группа войск оказалась зажата между Тукомсом и Либавой, а мы, несмотря на три приказа Сталина, не могли ее взять, нашу 3-ью ударную армию в декабре 1944 года погрузили на эшелоны и через Минск отправили под Варшаву - на самый главный фронт войны под руководством маршала Жукова. В то время я был наводчиком артиллерийской пушки образца 1939 года. Она была высокая, тяжелая, и нас на прямую наводку не посылали. Стреляли мы за 3-6 км.

- Валентин Михайлович, пули, стало быть, до вас не долетали?

- Пули, конечно, не свистели, но снаряды давали знать. Однажды попали под обстрел шестиствольного немецкого миномета, «ишак» мы его называли. Ладно, я был в артиллерии: там сразу после артналета или бомбежки личный состав проверяли, в пехоте не успевали этого делать… Как тогда говорили, жизнь пехотинца всего 5-7 дней, а дальше – наркомздрав или наркомзем: или ранен или убит. Так вот, стали проверять, видят, двух человек нет. Пошли искать по блиндажам, по окопам. И нашли засыпанными землей. Одним из пропавших был я, другим – сержант Мигин. Мне - 18, ему – 35 лет. Оба – не живые. Обоих отвезли в медсанбат. А потом медсестра мне рассказывала, что на утро, когда я пришел в себя, очнулся, начальник медсанбата, хирург сказал: «Из небытия пришел, - и еще добавил, - Удивительно крепкое здоровье у этого молодого человека». А на Мигина ушла похоронка… Самое интересное, у меня нет документов, что я лежал и получил тяжелейшую контузию.

- Почему?

- Через неделю я уже чувствовал себя хорошо. Молодой, здоровый, вылечившийся. А тут, как раз, приехал в медсанбат шофер Малыгин, который кухню нашу возил. Спрашиваю у него: «Наши батареи на месте стоят?» - «Да, - говорит, - Ждут только наводчика. Скоро наступление, а наводчика все нет». Ну, думаю, надо ехать, я ведь наводчиком был. Так в тапочках и в одном халате запрыгнул к нему в кабину и оказался там, где надо. Опять пошел воевать. В январе 1945 год началась артподготовка, столько снарядов по врагу выпустили, что даже краска с пушки облетала от перегрева. Заряжающим у меня был бывший председатель колхоза из Алтайского края Уланов. На второй день наши войска пошли в наступление. Нам тут же сменили пушки, дали такие же 76-миллиметровые, но уже низенькие, приземистые, и стали посылать на прямую наводку.

- Что это значит?

- Это значит – смерть немцам и конец расчету. Мы уже шли рядом с пехотой. Врагу важно было уничтожить не отдельного пехотинца, а артиллерийское орудие. Вот с января месяца я все время и был на прямой наводке вместе с пехотой. И целился уже не через панораму: через ствол видел немца и стрелял по нему. 17 января мы освободили Варшаву, прошли через северо-восточную окраину города. Варшава была очень сильно разрушена. А потом каждый день проходили чуть ли не по 40 км. За каких-то два месяца с боями мы прошли всю Польшу. Поляки встречали нас очень хорошо. Выносили солдатам еду, горячий кофе, молоко, хлеб. Я возьми, да и скажи своему заряжающему, какие они душевные. А он говорит, не знаешь ты, сынок, как они нас провожали в 1941 году – чуть ли не из каждого окна и подвала по нашим спинам строчил пулемет…

- Валентин Михайлович, после Польши была прямая дорога на Берлин?

- Мы вышли на реку Одер, за ней был Кюстрицкий плацдарм. Переправлялись к нему по жидким понтонным мостам под непрерывным огнем противника. На конной тяге переезжали на левую сторону Одера. Все это время немцы нас бомбили непрестанно, обстреливали брезантными снарядами, рассчитанными на поражение живой силы. После переправы приказали нам зарыться в землю и ждать своего часа.

И этот час для нас настал 16 апреля 1945 года на Зееловских высотах. Шли страшнейшие бои. Битва проходила в три часа ночи по берлинскому времени. Туда было стянуто десятки тысяч единиц нашей техники – «катюш», пушек, минометов, в том числе была там и моя пушка. После 25-минутного артобстрела включился сильный прожектор, а уже через секунду, как я потом узнал, 140 (!) прожекторов осветили вражеские позиции. Было так светло, хоть иголки собирай. Все было видно как на ладони, но не дай Бог оглянуться назад – ты уже ослеп на 2-3 минуты. Такая тактика была применена нашим командованием впервые в мире.

Затем, войска нашей 3-ей ударной армии, волею судьбы оказавшиеся на самом главном 1-м Белорусском фронте, рано утром 21 апреля 1945 года первыми вошли в Берлин. Они шли по центру Берлина, по правительственным кварталам и в итоге именно ее славные представители - Егоров и Кантария водрузили Знамя Победы над поверженным фашистским рейхстагом. Я горд, что по рейхстагу стреляла и моя пушка.

- Расскажите о ваших ощущениях, о том, как это было?

- Последняя наша позиция была на Паризерплатц. Недалеко от этой небольшой парижской площади находится большая площадь перед Бранденбургскими воротами и знаменитая улица Унтер ден Линден, где Гитлер не раз проводил свои пышные блиц-парады и шумные оргии, когда только пришел к власти и безраздельно хозяйничал в Германии, готовясь ко второй мировой войне. Наша позиция находилась между рейхстагом и рейхсканцелярией Гитлера. Одним этим уже все было сказано: обороняли позицию отборные эсэсовские части. Я был в аду, в котором уцелеть было невозможно. Кругом все грохочет, свистит и воет. Мы потеряли счет дням, огонь не прекращался, каждую секунду нас подстерегала пуля, артиллерийский или минометный осколок. Все 12 дней, на протяжении которых шли бои, я не отходил от пушки. Не помню, когда и что я кушал, когда и где спал. Сейчас сам удивляюсь, как человеческий организм мог все это выдержать. А ведь тогда мне было всего-то 18 лет…

2 мая из 40 человек нас осталось 12. Большая часть самых лучших, самых преданных, самых сильных солдат, воевавших с 1941 года, погибла, не дожив до такой уже близкой и долгожданной Победы. Наш командир, старший лейтенант Петр Андреевич Синельников за этот бой получил звание Героя Советского Союза, я – Орден Славы III степени.

2 мая был тяжелейшим днем для нас, и если бы не подошли танки с пехотой, через 15 минут нас никого бы в живых не осталось. Ни одного человека…

- Валентин Михайлович, а какой запомнилась Вам Победа?

- Конечно, мы праздновали день Победы, но еще больше мы плакали, горевали по убитым, не дожившим буквально несколько часов до Победы. Всю свою жизнь я буду помнить белый Берлин – капитулировавший Берлин. 2 мая в половине второго дня чуть ли не из каждого окна многоэтажных берлинских домов были вывешены белые простыни, наволочки, полотенца и просто белые тряпки. Было белым-бело. Эта ослепительная белизна еще больше усиливалась ярким майским солнцем. И мне тогда подумалось, что вот, наконец-то теперь настанет светлая, мирная и радостная жизнь без войн и провокаций, мир станет другим. Скажите, где, когда, в какой войне и какому солдату удавалось это видеть? С того дня для меня Победа имеет цвет – и он белый. Я счастлив, что видел поверженный Берлин, и вдвойне счастлив тем, что могу рассказать обо всем этом вам.

- Что Вы, Валентин Михайлович, пожелали бы сегодня молодому поколению?

- Чтоб оно любило свою Родину. Один выдающийся политический и военный деятель сказал: - Любовь к Родине первое достоинство цивилизованного человека. Чтобы это осуществить, надо знать и уважать минувшее. Об этом говорил еще А.С.Пушкин: «Уважение к минувшему – вот что отличает образованность от дикости». К сожалению, сегодня мы в значительной степени не знаем тех, кто прославил и возвеличил свою Родину. И это обидно. Надо знать и уважать минувшее, знать историю своей Родины, ее героев. И не только гордиться этими именами, но и стремиться быть на них похожими. А это значит, быть готовыми в любую минуту защитить свою Родину. Надо не бояться иди в армию, овладевать военным искусством и своим оружием.

- Спасибо.

Беседовала Нина Гатауллина, фото автора